«Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя».
«Воистину так».
Я шумно захлопнула книгу, невольно сощурившись на ослепившее солнце, что уже полчаса безрезультатно билось в занавески и в мой лоб. Ника, спавшая в кресле перед что-то монотонно бубнившим телевизором, вздрогнула и тут же недовольно проворчала ещё хриплым после сна голосом:
– Вот! Поэтому я предпочитаю планшеты.
– Планшеты, моя дорогая, прямой путь к деградации и обездушиванию.
Ника протестующе фыркнула, но возразить не успела. Часы в фойе с усердием тренькнули и оглушили коридоры звонким: «Бом». Шесть утра. И почти сразу послышались другие звуки. Пора было приступать к работе.
Так бывает всегда после ночной смены. Больница просыпается нехотя и долго, зевая и потягиваясь, как пожилая дама, у которой самое лучшее осталось где-то в дебрях увядающей памяти. Хлопают двери, устало шуршат тапочками пациенты, по трубам, гудя и огрызаясь бежит остывшая за ночь вода. Я не уезжала сегодня домой в город, предпочтя остаться ночевать здесь, среди казенных простыней, которые неизменно пахнут хлоркой, на кровати, что помнит времена последнего царствующего монарха.
Нашему госпиталю не менее пяти сотен лет. Это старинное здание, говорят, когда-то было построено для знати и являло собой образец передовой мысли и медицины. Я работаю здесь много меньше. Порядка двух лет. Но и сейчас здесь вершатся дела не менее значительные и великие.
В сестринскую к Нике я спустилась после пары часов тревожного сна, сигареты на пустой желудок и прохладного душа. Потом была чашка кофе и книга.
Прежде чем возвращаться в кабинет и к работе, я снова завернула в курилку, где властвует прохлада и полумрак. Зябко прижимаю коленки друг к другу, будто это может помочь мне согреться, чиркаю зажигалкой, которая никак не желает гореть.
– Проклятие! – От холода руки непослушные и будто-бы совсем чужие.
– Мадам… – Яркий огонек загорается прямо перед моим носом и, благодарно затягиваясь я поднимаю глаза, чтобы встретиться с лукавым взглядом Джона.
– Ты мой спаситель. – Улыбка. Улыбка, которая почти ничего не значит и загорается на моем лице полуавтоматически.
– Ты же знаешь, Джулс, тебе я всегда готов помочь. Ты ведь наверняка к тому же ужасно замерзла. – Джон плюхается рядом, по-свойски обнимая меня за талию. Легкий, ничего не значащий флирт. Такой уж он весь. Именно из-за Джона пожилые обеспеченные вдовы из женского отделения предпочитают лечить свои нервы и артриты в нашем госпитале. Именно по нему вздыхает Ника и ещё несколько молодых, хорошеньких медсестер. Но я знаю, что дома его ждет очаровательная жена и две не менее очаровательных дочери. А в списках моих грехов не значатся романы с женатыми мужчинами.
– Что нового за смену?
– Посмотришь на столе. Я там тебе подкинул работенки. Поступил поздно вечером. Ретроградная амнезия. Молодой, здоровый, не считая небольших травм. Вполне сгодится для наших исследований. – Джон равнодушно машет рукой, очерчивая в полумраке замысловатую линию высвеченную огнем его сигареты и отсекая рабочие разговоры. – Ты читала «Мантиссу»?
– Почему ты спрашиваешь? – Смех. Он ведь прекрасно знает, что я читала, но все равно снова вынуждает меня на этот разговор.
– Потому что я хотел предложить тебе подобные методы лечения. – Он тоже смеется. Он устал и ему хочется забыться хотя бы на этот краткий миг пятиминутного перекура, прежде чем сесть в машину и уехать туда, где уже другой мир, но который совсем не легче мира госпиталя «Святого Георгия».
– А в качестве кого ты будешь выступать в этом случае?
– В качестве больного.
– Когда ты станешь писателем, я обязательно буду приходить к тебе во сне в облике соблазнительной Эрато, но никак не раньше.
Со смехом тушу сигарету и вырываюсь из его незамысловатых объятий. Такой уж он весь.
– Приедешь как обычно?
– А ты будешь меня ждать? – Джон улыбается очаровательно и лукаво и невозможно понять, говорит он серьезно или шутит.

У меня в руках папка с историей болезни. У меня было время прочесть её и сделать некоторые выводы. Я уверенно шагаю по коридорам, стуча каблучками по чисто намытому полу и отвечая на приветствия и вопросы пациентов, которые меня знают. Я не режу никого скальпелем, не заставляю дышать или не дышать, я всего лишь забочусь об их психологическом состоянии, и, возможно, именно поэтому отношение ко мне более свойское, чем к остальным врачам клиники.
– Такое солнечное утро сегодня, доктор Фатори, но к вечеру снова обещали дождь…
– Да.
– Вы заглянете ко мне до обеда?
– Да.
– Я получу сегодня снотворное, что вы мне выписали, а то вчера медсестра подсунула какую-то дрянь?
– Да…

«Молодой, здоровый, не считая небольших травм».
Из палаты в лицо ударяет сладковатый запах крови и горький от лекарств. Мужчина, которого привезли поздно вечером, то ли спит, то ли находится под воздействием психотропных веществ, которыми его накачали. Ему, должно быть, ужасно душно здесь.
Молодой, здоровый… как же тебя угораздило? Сердце предательски пронзает тонкой иголкой и хочется так же тихо выйти, закрыть дверь и написать объяснительную о том, что он не годится, чтобы его перевезли в другую больницу.
Я ещё не достаточно долго смотрела в бездну, чтобы научиться равнодушно принимать её взгляд. Но уже достаточно искушенная, чтобы знать, что такое профессионализм. И что такое работа.
Я остаюсь. Пододвигаю стул к кровати, сажусь, внимательно разглядывая его лицо, безвольно лежащие руки и снова недовольно морщусь. Иногда сама удивляюсь, зачем получила диплом врача, если все ещё не могу без содрогания смотреть на трубки, наполненные мутной жидкостью вперемешку с кровью.
– Как вы себя чувствуете? Мне жаль, что приходится это говорить, но вчера вечером вы попали в аварию, после чего вас привезли к нам. Я знаю, что вы ничего не помните, но такое случается из-за травматического шока, который скоро пройдет. Я знаю, что вы ехали на машине и не справились с управлением. Вчера был дождь. Вы куда-то спешили. Никто кроме вас не пострадал, если вас это утешит.
Улыбаюсь тепло и приветливо. Хотя хочется горько усмехнуться. Вряд ли его сейчас это интересует.
– У вас поврежден позвоночник. – Голос предательски вздрагивает. – Ночью вам провели успешную операцию и есть шанс, что моторные функции со временем восстановятся.
Врать так легко и непринужденно я научилась совсем недавно. Не более полугода назад. Иначе бы Джон никогда не доверил бы мне вести исследование самостоятельно. Улыбаюсь. Улыбаюсь привычно, хотя мужчина, что смотрит на меня пустым взглядом обреченного зверя, мне нравится.
– Меня зовут доктор Джульетта Фатори, я буду помогать вам возвращать память и отгонять от вас медсестер со шприцами. Уж я то знаю, какими они бывают навязчивыми. Давайте придумаем вам имя? – Поднимаюсь со своего места, чтобы ловко подоткнуть одеяло, наливаю и подаю ему воду. Я знаю, что он хочет пить. Лекарство, которыми их пичкают, вызывают невыносимую жажду. Я знаю, что память к нему теперь никогда не вернется.
– Меня одну смущает тошнотворный запах этой палаты? Надеюсь, вы не боитесь простудиться.
Распахиваю окно, не открывая темных штор. Знаю, что ему может быть невыносим яркий солнечный свет сегодняшнего теплого утра.
– К вечеру снова будет дождь.
[NIC]Джульетта Фатори[/NIC][STA]Женщина-врач[/STA][AVA]http://se.uploads.ru/5DqO4.jpg[/AVA][SGN]...[/SGN]

Отредактировано Даниэлла Кас-Талиар (2014-08-06 13:40:03)

Странно было бы ожидать, что он придет в восторг от моего появления и неловких попыток разрядить гнетущую атмосферу этого места.
Мужчина смотрит недоверчиво и хмуро. Мужчина сомневается, и это неудивительно.
– Мне все равно. Зовите, как хотите.
– Я буду звать вас… Эдвер.
Это имя выбралось из моей памяти само собою. Я хотела поймать его, удержать, положить обратно, но… нет. Эдвер. Хранитель из детской, наивной сказки о том, как добро всегда побеждает зло.
– Эдвер. – Я улыбаюсь. – Мне нравится. А вам?
Я знаю, что ему все равно. Я знаю, что его мозг сейчас занят тем, что судорожно пытается разобраться в хитросплетениях произошедших событий. Только это бессмысленно. Даже если удастся найти нужную дверь, ему никогда не подобрать ключа.
Ника появляется как по расписанию. Молодая, свежая, решительная. Будто только что сошедшая с винтажной открытки с улыбчивыми сестрами милосердия. Успевшая за это время обновить макияж и сменить накрахмаленный белоснежный халат.
– Нет.
Гулко и обреченно.
− Доктор Фатори? Пациенту пора ставить капельницу.
Удивленно, но настойчиво.
Застываю у распахнутого окна в секундном замешательстве, позволяя прохладному ветру коснуться моего лица и прядей русых волос, что выбились из неумело сооруженной прически.
– Я сама.
Говорю и снова пугаюсь сказанных слов, но смотрю на Нику уверенным взглядом врача, которому она обязана подчиняться.
– Но доктор Лектор сказал…
– Я разберусь. – Одной рукой касаюсь холодного металла тележки, другой – её теплой, гладкой ладони, затянутой в латекс перчатки. – Можешь идти.
– Но…
– Можешь идти.
Она недовольна и это естественно. Я вполне понимаю её недовольство. Это мое первое дело. Дело, которое может помочь мне стать блестящим специалистом или же… о втором варианте развития событий лучше не думать. Ника захлопывает дверь чуть громче обычного, и я ещё долго прислушиваюсь к размеренному стуку её каблучков по коридору. Сейчас она станет звонить Джону и возмущенно жаловаться на то, какая я упрямая и самонадеянная. Пусть.
– Мы сделаем это позже.
Я снова подхожу к кровати и, склонившись над ним, коротким, профессиональным, отточенным жестом оттягиваю веко, проверяя зрачок на реакцию. С удовлетворенной улыбкой сажусь на стул, закидывая ногу на ногу.
– Вам сейчас неприятно и все кажется странным. Это нормально. И это пройдет. Не скоро, конечно, но пройдет. Я задам вам несколько вопросов, а вы отвечайте первое, что придет в голову, ладно? – Дожидаюсь его кивка и с деловым видом скрещиваю пальцы на руках, чуть подавшись вперед. – Как вы думаете, какого цвета мои глаза?
– Синие.
– Волосы?
– Русые.
– Сколько мне лет?
– Я не знаю…
– Хотя бы примерно.
– Я не знаю. – Отворачивается. Ему не хочется отвечать.
– Кто написал «Божественную трагедию», знаете? – Смотрю лукаво, слегка склонив голову к плечу. Дожидаюсь, когда он снова повернется ко мне.
– Трагедию? Нет, не знаю.
– Это был Данте Алигьери. А семь умножить на шесть вы знаете?
– Данте написал комедию.
– Выходит, знаете?
– Вы спросили про трагедию, про трагедию я не знаю.
Он мне определенно нравится. Поднимаюсь со своего места, чтобы подойти к никелированной тележке и пододвинуть её ближе к кровати.
– Браво. Вы подозрительно много знаете и к тому же хорошо воспитаны. Не удивлюсь, если окажется, что вы профессор в нашем университете.
Вата, спирт, умело перетягиваю жгутом его то ли смуглую, то ли загорелую руку. Заглядываю в глаза.
– Тише… у меня легкие руки. – Улыбаюсь ему так, как могла бы улыбаться любимому человеку, который попал в беду. – Все будет хорошо.
Последнее, что он видит – мое лицо в обрамлении русых, чуть тронутых рыжиной, вьющихся волос.

Первое, что он видит, когда снова приходит в себя, – мои глаза в полумраке его палаты. Первое, что он слышит – размеренный шум дождя за окном. Он не знает, что пока он спал, я успела наскоро пообедать, поругаться по телефону с Джоном и даже посетить ещё нескольких пациентов, жаждущих моего внимания. Он не знает, что я почти час сижу здесь и всматриваюсь в его лицо, как в бездну. Процесс запущен и мне невыносимо жаль.
– Хотите чего-нибудь… Эдвер? – Его руки теперь не сжаты тугими, кожаными ремнями на запястьях. Он все равно уже не сможет уйти.
[NIC]Джульетта Фатори[/NIC][STA]Женщина-врач[/STA][AVA]http://se.uploads.ru/5DqO4.jpg[/AVA][SGN]...[/SGN]

Мне кажется, что я попала в ловушку. Муха, пойманная в паутину собственных ошибок, которая, трепыхаясь, запутывается ещё больше. Зачем я это сделала? Зачем заглянула в то, что должно было оставаться в прошлом? Крупицы чужой, незнакомой жизни, которые я так методично и упорно нашла и собрала воедино, не подарили мне успокоения, а принесли сомнения и страх.
– Могу я поговорить с доктором Фатори?
– Я вас слушаю.
– Я хочу узнать о самочувствии пациента, который поступил к вам два месяца назад.
– К нам поступает много пациентов. Я не понимаю о ком вы.
– Вы всё прекрасно понимаете, доктор.
Короткие гудки… сердце уходит куда-то в пятки, чтобы поселиться там. Сердце стучит так сильно, что кажется, будто оно заглушает все остальные звуки и даже мысли в моей голове. Меня успокаивает только то, что больница хорошо охраняется. Эти люди должны будут очень постараться, чтобы добраться до него. Впрочем, до меня им тоже, наверняка, захочется добраться и что-то мне подсказывает, что никакие сложности их не остановят.

– Я снимаю тебя с дела. – Джон делает вид, что он равнодушен, хотя ему тяжело это удается.
– На каком же основании? – Я смотрю насмешливо и с вызовом, чуть приподнимая на изломе бровь. Он стремительно, в пару шагов настигает меня, больно хватая за запястье и уже не пытается держать себя в руках.
– А ты не знаешь?
– Отпусти…
– Ты думаешь я не вижу?
– Отпусти меня… – Говорю тихо, но зло и уверенно смотрю снизу вверх в его темные глаза. В них полыхает огонь и бессильная ярость.
– Ты спишь с ним? Ты…
Он не успевает произнести это хлесткое слово, пощечина настигает его раньше, чем раскрывается искаженный ненавистью рот. Я резко выдергиваю руку, зажатую в его сильных пальцах, разворачиваюсь и ухожу.
Мне страшно. Так страшно, что ночной разговор по телефону кажется детским лепетом. Те враги далеко, а этот вот. Рядом. Дышит, смотрит, чувствует. Я нутром ощущаю его яростное желание взять меня за волосы и приложить носом и щекой, на которой полыхает ярко алый румянец, к столешнице. Но я ухожу уверенно и неторопливо, гордо держу голову, чеканю шаг. Дрожащими руками касаюсь дверной ручки…
– Я снимаю тебя с дела потому, что он нам больше не нужен. – Его слова, что летят мне в спину, звучат хрипло и самонадеянно, а бьют уверенно и наотмашь, заставляя с отвращением передернуть плечами и опустить голову. На секунду останавливаюсь, но не поворачиваюсь. – Через неделю сдаешь документы, а он отправляется на утилизацию.
Сдерживаться становится все труднее. Тряхнув волосами, я медленно, со скрипом открываю дверь, чтобы выйти и тихо закрыть её за собой.
Руки не слушаются, но я все равно остервенело чиркаю зажигалкой и не чувствую продирающего до костей холода курилки. Одна сигарета, две, три. Пока в горле не начинает першить и пока я не успокаиваюсь. Набираю смс. Дожидаюсь ответа. Здесь везде камеры.

− Доброе утро.
– Доброе… Хорошо, что вы уже оделись. – Я улыбаюсь ему, хотя ещё пол часа назад мне хотелось выть. Я улыбаюсь искренне, не вымучивая из себя радость от этой встречи. Я скора на расправу и умею препарировать свое сердце, если к этому вынуждает жизнь. Я знаю, что делать дальше. – Эдвер, вы знаете что сегодня за день? Астрологи по радио объявили день вашего рождения. Но так как люди моей профессии весьма скучные и предсказуемые создания я подарю вам… снег.
Говорю и присаживаюсь на пол, подгибая под себя ногу, оказавшись ниже уроня его глаз. Улыбаюсь. Мне нравится, когда ему не приходится смотреть на меня снизу вверх. Мне не нравится, что за эти месяцы его ноги стали худыми, сухими и безжизненными. Помогаю застегнуть теплые, пахнущие мехом и кожей, высокие ботинки. Помогаю просунуть руки в рукава пуховой, цветастой надутой куртки, которая совершенно не вяжется с его внешностью и характером. Подаю ему длинный, вязаный шарф. С ним он справится без меня.
– Но вам, как полагается мужчине, придется подождать, пока оденусь я. – Мы выезжаем в коридор и уверенно шествуем вдоль бесцветных стен. Я киваю пациентам, отвечая на их приветствия и вопросы.
– Вы куда? – Одна из медсестер, что сидит на посту, поднимается со своего места, чтобы рассмотреть того, кто сидит в коляске.
– Проветримся. Я переживаю, что легкие застоялись. Мне не нравится его кашель. Как бы не туберкулез, – доверительно шепчу ей на ухо, косясь на Эдвера. Хорошо, что Джон научил меня лгать так легко и непринужденно.
– Аааа... – Понимающе протягивает она и снова утыкается носом в монитор, возвращаясь на место, а мы продолжаем свой путь, шебурша шинами по старинному паркету госпиталя. Ее звонкий голос настигает нас уже в конце коридора. – Только не задерживайтесь, идет буря!
– Слышали? Будет весело! – Я нагибаюсь к его уху, ловко заводя громоздкую конструкцию инвалидного кресла в небольшой лифт. Почти касаюсь носом отросших за это время волос. – Если будете хорошо себя вести, вечером поедем на экскурсию в женское отделение. Я видела парочку женщин, которые явно в вашем вкусе.
Из лифта – в гардеробную. Я не хочу оставлять его одного, поэтому толкаю спиной дверь и завожу следом за собой в комнату. Торопливо причесываюсь, скидываю легкие, мягкие тапочки, сажусь на стул, чтобы застегнуть сапоги. Привычным жестом касаюсь помадой губ. Ловлю его взгляд. Улыбаюсь. Накидываю зимнее пальто прямо поверх белоснежного халата. 
Я молчу. Я думаю. Как и многие женщины я не умею говорить и думать одновременно. Я думаю, что нам нужно уйти как можно дальше от здания больницы. Я думаю, что нужно найти место, где никто не может услышать то, что я хочу ему сказать. Я уверенно везу коляску впереди себя, на ходу сообщая охраннику ту же легенду про туберкулез и застой в легких. Все боятся этого страшного слова. Пусть боятся. 
Двери разъезжаются в стороны, словно рот какого-то огромного зверя, что собирался нас поглотить, но отчего то передумал, и отпустил. Хороший зверь.
После затхлого запаха старинной больницы, где даже симпатичные медсестры не вызывают ничего, кроме нахмуренных бровей, сад встречает нас свежим, морозным воздухом и хмурым небом, что набирается сил, чтобы обрушиться нам на головы. Я вдыхаю полной грудью, выпуская прорезиненные ручки коляски. На  входе есть пандус, который регулярно чистится от снега и льда. 
– Нам срочно нужно заехать в шиномонтаж, чтобы вам сменили резину. – С улыбкой спускаюсь по широким ступеням, стряхивая пушистый снег с перил и оборачиваюсь на Эдвера. Я знаю, что у него, наверное, кружится голова от ворвавшегося в легкие кислорода. Но не хочу лишать его удовольствия почувствовать свободу и ветер. Я хочу, чтобы он снова захотел жить. 
Спрыгиваю с последней ступени. Я сейчас, наверное, совсем не похожа на доктора Фатори. Маню его пальцем. 
– Спускайтесь! Как вы думаете, кто из нас быстрее?
[NIC]Джульетта Фатори[/NIC][STA]Женщина-врач[/STA][AVA]http://se.uploads.ru/5DqO4.jpg[/AVA][SGN]...[/SGN]

Отредактировано Даниэлла Кас-Талиар (2014-08-08 22:01:12)